кругом. Жалко, некому нарисовать.
Имола на севере, а не на юге; Мартен Делабарта был наместником, а будет правителем. Господин герцог навестит любимую сестру — больше ни за чем ему на север не нужно. Что будет с остальными? Чьи-то пути уже определены — Бальони до весны вернется в Перуджу, братья Манфреди проведут зиму в Роме, там лучшие врачи, что важно для Асторре, а Джанни даже не придется выбирать между верностью и жаждой сражений, потому что зимой баталий и осад не будет. Членов семейства Орсини ждут в Браччиано и Нероле, в родовых замках. Оливеротто да Фермо в родном городе совсем не ждут — тем более необходимо приехать и показать, кто в доме хозяин. Рамиро де Лорку, наместника Романьи, тоже не очень ждут в Романье, вот они с Оливеротто и собираются проездом побывать в Роме.
Братья Манфреди, возможно, предпочли бы иных попутчиков, наместник Романьи — тем более, но ссоры по дороге не произойдет. Люди Его Светлости не ссорятся. Даже, если один из них считает, что другой действует топором там, где нужен даже не резец, а один точный толчок и немного масла, а второй — что проклятый недодушенный молокосос замышляет измену, поощряет всякую сволочь и пытается поссорить герцога с его верными слугами.
Даже если в свите герцога — и по всему полуострову — тихонько говорят, что сопротивление Папской армии было самым разумным шагом из множества разумных шагов, которые сделал за свою жизнь Асторре Манфреди. Открой он ворота сразу, он остался бы, быть может, правителем города. Всего лишь. Одного города и не самого важного.
А теперь, — не сейчас и не через год, конечно, — быть старшему из братьев Манфреди наместником всей Романьи. Об этом было сказано мельком, на одном из пиров; тем серьезнее следует относиться к этим словам. Со временем, когда и Феррара, и Болонья, когда все пограничье с Галлией станет принадлежать герцогу — хотя он и сейчас уже, через брачный союз вернув Феррару под руку Церкви, по праву присовокупил к титулам «герцог Романьи».
А сеньор де Лорка — что ж, герцог щедр и не оставит верную службу без награды, не так ли? Но не всегда именно той награды, которую уже присмотрел, уже облюбовал себе подчиненный. Сжился, привык считать своей, ну почти своей. Обещанной, хотя ничего не обещали.
Зато пока что мессер Рамиро очень нужен в Романье. Он управляет жесткой рукой, если говорить вежливо — а если говорить так, как говорят даже в свите и даже в лицо самому Рамиро, держа за горло железной рукавицей… но по сравнению с недавним еще хаосом, поборами тиранов, ссорами соседей, грабежами городов и деревень и прочей многолетней, вековой несправедливостью это правление считают милостью Небес. Изгнанные тираны, прощенные долги, четко установленные подати — то, чего эта земля не знала веками.
Можно потерпеть и мессера Рамиро, правда? Какое-то время.
Тем более, что большей части жителей Романьи тяжелый характер сеньора де Лорка известен лишь по сплетням и пересудам, реже — по увиденному. А чтобы испытать его на себе, нужно все же нарушить закон, да не просто нарушить, а так крепко и так громко, чтобы у наместника целой провинции дошли до тебя руки в тех самых рукавицах. Так говорят на улицах и говорят правду. Почти правду. Настолько правду, что отклонения от нее не стоят упоминания.
Тем более, что мессер Рамиро храбр, как волк, и в бою один из первых, верен герцогу, и щедро одарен природой.
Впрочем, а кто из присутствующих, из людей меча, не храбр? И кто, включая служащих перу, ланцету, золоту или закону, не верен? Кто не одарен? Вот, скажем, будущий спутник Рамиро, Оливеротто да Фермо, вернейший ученик и любимчик Вителлоццо Вителли? В бою храбрец, на пиру весельчак, да еще и с лютней дружит получше многих музыкантов. Легкий человек, всегда радостный, как весеннее утро.
Когда во время последней свары между Святым Престолом и Орсини его зажали между морем и болотом, говорят, улыбался не хуже, чем сейчас — а потом выбрал место для удара и… эту историю он всегда завершал словами «как видите, я здесь». Его противник не мог сказать о себе того же.
После этого дела, Вителли, сделавший из него командира, сказал: ты можешь учить сам. Оливеротто рассмеялся и поехал домой, в Фермо, к дяде, который некогда заменил ему отца. Впервые за годы — поехал. С собственным отрядом, с хорошей, звонкой славой, с добычей и заработком, на которые четверть не четверть, а десятую часть города можно было и купить. Одарил всю родню. Благодарил за прежнюю заботу. Джованни Фольяно, правитель Фермо, наглядеться не мог на племянника. Смел да умел — и щедр, и добро помнит. И неопасен — твердо встал на «дорогу младших» и преуспел на ней. Не станет тягаться с кузенами за наследство, сам себе добудет владение к тридцати, если не раньше.
Вышло раньше. Через несколько дней задал Оливеротто пир. Позвал всю родню и всех, кто с родней через улицу здоровался. Угощал как в Роме. Музыкантов зазвал — лучших. Поваров — из самого константинова града тайком выписал. Кормил на золоте. Дяде с тетей сам вино наливал. И рассказывал — что видел, что слышал, что сделал. А когда речь о событиях в Роме зашла, о Его Святейшестве Александре, Его Светлости Чезаре, Ее Светлости Лукреции и том, кто с кем спит и кто от чего умер, вдруг остановился, головой покачал — и сказал, что такие разговоры за пиршественным столом вести не след. В доме слуги, у слуг уши… переврут ведь, потом не докажешь. Отчего бы, если все уже пресытились пищей для тела и жаждут лишь пищи для ума, не перейти во внутренние покои? Гости почти не были пьяны и идею нашли разумной. А во внутренних покоях их и правда ждала сплетня года. С обнаженными мечами в руках.
Говорят, когда герцог Беневентский выразил желание лично взглянуть на предприимчивого молодого человека, так ловко воспользовавшегося его именем, Оливеротто даже ни минуты не колебался. Собрал отряды и отправился просить аудиенции; и был принят, и под начало к Вителли в очередном походе определен, в первом же сражении показал себя и стал командовать уже под рукой самого герцога. Легкий человек, что и говорить — и себе на уме, и ни в коем случае не станет покрывать мессера Рамиро, вздумай мессер Рамиро, как уже бывало, задирать братьев Манфреди.
И под